Как славно вечером в избе,

запутавшись в своей судьбе,

отбросить мысли о себе

и, притворясь, что спишь,

забыть о мире сволочном

и слушать в сумраке ночном,

как в позвоночнике печном

разбушевалась мышь.

И. Бродский

 

Вот нельзя жить в горах, вдали от крупных поселений и не задавать себе вопросов типа: а кто я такой и что я делаю на этой планете? Это я имею в виду те самые вопросы, заикнувшись о которых в общественном месте, ты рискуешь прослыть каким-нибудь сектантом или как минимум странным. Не принято у нас на эти вопросы искать ответ публично. Только в специальных, отведённых для этого местах. Как курить. Чтобы дым твоего экзистенциального вопрошания никому не мешал спокойно жить. И хотя все более или менее осознанные люди себе эти вопросы рано или поздно задают. Кто-то чаще, а кто-то реже. Кто-то ищет ответ, а кто-то нет. Кто-то про себя, а кто-то вслух. Кто-то находит ответ в каком-нибудь учении или доктрине, а кто-то пытается найти ответ самостоятельно, создавая свой собственный индивидуальный путь. 

Это вопрошание есть, было и будет, но от него режет глаза, и поэтому дымить своим вопрошанием надо лишь в специальных курилках, да ещё и в компании таких же, как и ты, духовных курильщиков. Что ж, мы условились, негласно приняли антивопрошательный закон… Не дымим. Но от этого в груди пустота полнотой не стала, и главный вопрос мы себе как задавали, так и задаём: а кто я такой? И оказавшись однажды наедине с этим вопросом, мы оглядимся, занервничаем — и по привычке побежим в кинотеатр, выбежим на крыльцо, а там только горы да заснеженные луга… Побежим в гипермаркет, а до него бежать несколько дней…  И филармония привычная не сможет нам заполнить пустоту внутреннего вопрошания — всё по той же географической причине… 

И даже порой родного человека мы внутрь своей пустоты так и не сможем запихать, хотя так хочется порой… И вот мы такие побегаем-побегаем, пособираемся делать то, что делали столько лет в городе при этих же самых симптомах синдрома «внутреннего вопроса о главном», съедим какой-нибудь бутерброд с кофеём, посмотрим друг на друга и молчаливо спросим сами себя: кто я и что я тут делаю? Конечно, не получим никакого ответа, а просто немного закрепим своё состояние, создадим из своего дыма некое подобие скульптуры, хоть на время, стабилизируемся и продолжим жить, как и жили. И неспроста так много людей в современных деревнях спиваются, они просто и не знали никогда, что внутреннюю пустоту можно заполнить классической музыкой в филармонии, или что можно забить её ударами шара в кегельбане, они просто заливают её всем, что горит, или что удалось достать. Меняя свою химию, чтобы этот вопрошательный центр в мозгу просто напросто перестал хоть на время работать. 

Вы же понимаете, почему религиозные поселения в этом смысле куда более устойчивы и успешны, чем поселения традиционные. Потому что там людям даётся чёткий путь, каким образом ответить на главный вопрос: куда мы собственно идём и что тут делаем? 

Почему мы так все пытаемся ответить на этот вопрос? Потому что все как один имеем опыт состояния, когда все ответы получены или не нужны вовсе. И у всех у нас было такое переживание. Хотя бы раз в жизни. Когда не нужно идти в кегельбан и кинотеатр, когда не нужно напиваться или наедаться сладкого. Не нужен духовный учитель или церковь. Примеров может быть много, я думаю, что вы уже сами такое состояние вспомнили, ещё бы его не забыть. 

Вспомните хотя бы искру своей первой влюблённости, или не первой, какой-нибудь сильной. Вы стоите, смотрите с какой-нибудь девочкой (или мальчиком) друг другу в глаза и всё так ясно-ясно, и нет ничего там, за пределами вашего взгляда, нет ни прошлого, ни будущего, вы просто смотрите друг другу в глаза и понимаете, что вот оно…  Это то, что вы искали. Это и есть ваша изначальная природа. Искра Божья, настоящая, истинная, безусловная Любовь… 

Или если вы какой-нибудь альпинист. Стоите на вершине своей главной горы, и вокруг всё такое бесконечное-бесконечное, и вы часть этого всего… И вы и есть эта бесконечность, потому что вы один на один сейчас с этой вершиной. 

Или бежишь после школы домой, шлёпаешь по лужам и нет тебе никакого дела до того, что ты испачкаешься, и ветер треплет тебе волосы, и часть твоих тетрадок из ранца уже улетели бог знает куда, а ты такой бежишь-бежишь, шлёпаешь... такой настоящий и искренний, живой, летящий, пышущий молодостью, свободой и любовью…

Или ты просто эмбрион и покачиваешься в амниотических водах, и тебе так хорошо, что не бывает ничего более хорошо, чем это… 

Ну и как после этого всего не вопрошать. Как не задавать вопросов: а что я тут делаю? кто я на самом деле? Как после такой инъекции не стать духовным курильщиком? А тут, в горах, твоя зависимость от этого поиска просто немного заметнее. И особенно зимой, когда суета летних забот впала в спячку.

Ведь нас многие люди так и спрашивают, а что делать-то там? Летом-то ещё понятно. А зимой? Что делать зимой-то в этом вашем поселении? Я обычно отвечаю, что чай пить. Или, чаще, что можно самим с собой встречаться… Это я как раз имею в виду, что у нас освобождается много времени на внутреннее вопрошание. И знаете что, хорошие новости заключаются в том (правда, это лишь мои предположения), что на самом деле и нет никакого вопроса, и не надо ни на что отвечать. Или даже так, вопрос-то есть, но он звучит немного иначе: как нам жить с фактом того, что всегда жить нам с этими вот самыми вопросами? И из этого рождается ещё одна мысль, тоже важная: как я в этой ситуации смогу оставаться здоровым, трезвым и любящим то, что меня окружает, и помнящим, что на самом-то деле я уже на все свои вопросы ответил?

И если обо всём этом помнить, то тогда можно с чистой совестью спокойно размышлять, вопрошать да чай пить. Долгими зимними вечерами.

из «Зимней книги», тег лирика